Шесть подозреваемых - Страница 28


К оглавлению

28

— Сегодня мы обновляем наш брачный завет, — краснеет она.

Кумар отстраняется.

— Видишь ли, Шанти, я принял обет полного целибата, поэтому не ожидай от меня исполнения обязанностей женатого мужчины.

— Ты можешь спать у себя в комнате, — невозмутимо произносит супруга. — Довольно с меня и того, что тень этой ведьмы покинула наш дом. Все-таки есть правда на небесах.

Мохан поднимает указательный палец, точно школьный учитель.

— Отныне я посвящу свою жизнь борьбе против несправедливости. Истина станет моей наковальней, а отказ от насилия — молотом.

— Аррэ, что в тебя вселилось? Ты говоришь совсем как Ганди-джи.

— В таком случае не возражаешь, если я буду звать тебя моей Ба?

— Называй как угодно. Только не езди больше к этой ведьме.


И Мохан Кумар заводит в доме совсем другие порядки. Теперь он каждое утро проводит с Шанти в домашнем храме, творя молитвы и распевая бхаджаны. Прежним рубашкам и костюмам он предпочитает простые хлопковые курты-пиджамы, питая особенную любовь к шапочкам в стиле Ганди. Перестает красить волосы, ест исключительно вегетарианскую пищу, отказывается от алкогольных напитков, кладет в чай тростниковый сахар-сырец и настаивает на том, чтобы получать каждый день по литру козьего молока.

Мобильник он выбрасывает за ненадобностью, а свободное время проводит за чтением «Бхагавадгиты» и прочей религиозной литературы. Кроме того, Мохан сочиняет письма в газеты, где рассуждает о таких вопросах, как коррупция и безнравственность; их не печатают, поскольку они подписаны именем «Махатма Карамчанд Ганди». Однако главное из его увлечений — кропотливый, настойчивый сбор сведений об убийстве Руби Джил. Все найденные вырезки Кумар аккуратно подклеивает в альбом.

— Почему тебя это волнует? — спрашивает Шанти.

— Она была величайшей среди моих учеников. До того как ее жизнь трагически оборвалась, эта девушка работала над докторской диссертацией, посвященной основам моего учения.


— Соседи только и судачат что про чудесное перерождение нашего сахиба, — делится Бриджлал с поваром. — Поговаривают, будто бы он тронулся, вообразил себя Махатмой Ганди. И почему биби-джи не отведет его к хорошему доктору?

— Все богачи в какой-то степени чокнутые, — высказывается повар. — Кроме того, новый муж ее больше устраивает.

— Но ведь сумасшествие — нешуточная болезнь. Сегодня он Бапу, а завтра велит называть себя императором Акбаром.

— Аррэ, нам-то что за дело, как он себя величает? — отзывается Гопи. — Главное, чтобы поступал по чести. И нас не допекал.

— Да, верно. И что же мне делать?

— Ну, раз биби-джи притворяется женой Ганди, то и ты притворяйся водителем Ганди.


Наступает время Дивали, праздника огней. Дом Кумара сияет переливающимися гирляндами. Ночное небо пышет разноцветным пламенем; на нем беспрестанно взрываются ослепительные розовые и зеленые цветы. Каждые несколько секунд очередная ракета с визгом взмывает к звездам. Оглушительный треск петард напоминает грозу.

В саду собралась орава детишек; они хлопают в ладоши и визжат от восторга.

Семилетний Банти, отпрыск соседского дворника, запускает фейерверк вместе со своим другом Аджу, восьмилетним сыном сапожника. Мальчики запихали ракету в пустую бутылку из-под колы.

— Эй, Аджу, поглядим, что получится, если бутылку держать не прямо, а под наклоном? — предлагает Банти.

— Аррэ, ракета полетит не кверху, а в сторону, — пожимает плечами Аджу.

— Тогда давай попробуем попасть по воротам. Я наклоню, а ты поджигай.

— Хорошо.

Пока Банти держит стеклянную бутылку в руке, направив к воротам, Аджу чиркает спичкой и подносит ее к запалу. Фыркнув искрами, выпустив облако дыма, ракета летит вперед, но вдруг разворачивается, устремляется к дому и на глазах у перепуганных насмерть детей ныряет в окошко на втором этаже.

— Господи, Банти, что ты наделал! — Аджу закрывает род ладонью.

— Тихо! — шипит Банти. — Никому не рассказывай. Хватаем пакеты с петардами и бежим, пока не попались.

Немного погодя Шанти в сопровождении Гопи выходит в сад. У нее в руках несколько глиняных светильников на подносе и коробка со сладостями. Осторожно сняв одну дию, женщина ставит ее в середину рисунка, которым заранее украсила бетонный пол беседки.

В западном углу сада оглушительно разрывается бомба-шутиха. Повар неодобрительно поглядывает на ребятишек, танцующих на лужайке от радости.

— Только посмотрите на этих недоумков, биби-джи, — ворчит он. — Они же не просто салют, они наши деньжищи на ветер пускают. Что ни «бум», то сотня рупий.

Шанти потирает глаза, которые сильно чешутся от ядовитого дыма, и негромко кашляет.

— Старовата я стала для этих петард. Уж лучше бенгальские огни.

— Не понимаю, зачем сахиб пустил этих уличных голодранцев к нам в дом да еще накупил пиротехники на пять тысяч рупий. Вот увидите, к завтрашнему утру весь сад будет загажен. А мне потом убирать.

— Аррэ, Гопи, разве у тебя нет сердца? — возражает Шанти. — Бедные малыши, может быть, ни разу в жизни не видели такого салюта. Я рада, что Мохан зазвал их сюда, к нам на праздник. Это его первый добрый поступок за тридцать лет.

— Что верно, то верно, — уступает повар. — В прошлом году в Лакхнау сахиб весь Дивали резался в карты в казино. А сегодня он сидел в храме, поклонялся богине Лакшми вместе с вами и даже впервые на моей памяти постился. Прямо не верится, что перед нами тот же самый человек.

28