— Лишь бы только больше ничего не менялось, — отзывается жена хозяина и подзывает детишек за сладостями: — Сюда, сюда! Кому прасада?
Заметив в саду Бриджлала и Рупеша, она восклицает:
— Ну, как идут приготовления к торжеству?
— По вашему благословению, биби-джи, свадьбу назначили на воскресенье, второго декабря, — просияв, отвечает водитель. — Надеюсь, что вы и сахиб окажете нам великую честь своим присутствием.
— А как же, Бриджлал, — кивает Шанти. — Ранно для нас как родная дочь.
— Что это, биби-джи? — в испуге кричит Рупеш, указывая пальцем на окно второго этажа, откуда клубами валит черный дым.
Хозяйка поднимает глаза — и коробка со сладостями падает у нее из рук.
— Боже, кажется, в комнате Мохана пожар. А он спит внутри! Бегите, спасайте сахиба! — кричит она, устремившись к дому.
Взбежав по ступеням, Гопи, Бриджлал, Рупеш и Шанти обнаруживают, что Мохан заперся изнутри.
— Откройте, сахиб! — рычит водитель и молотит по двери кулаками.
Никакого ответа.
— Господи, он задохнулся и потерял сознание! — дрожащим голосом причитает Шанти.
— Надо бы выломать дверь, — советует Гопи.
— Разойдись… Дорогу! — командует Рупеш.
И хочет с разбега налечь на дверь, но та вдруг сама по себе отворяется, обдав его сильным жаром. Кумар на негнущихся ногах выходит из комнаты. Лицо у него багровое, одежда и руки черны от сажи.
Мужчины бросаются в комнату затушить огонь, а Шанти остается, чтобы позаботиться о своем супруге. Тот кашляет, хрипит, потом широко разевает рот и начинает глотать свежий воздух.
— Аах… Аах…
Рупеш выходит из спальни, весь в копоти.
— Потушили, сахиб, — сообщает он. — Хорошо, что горели одни занавески.
— Слава Богу, — говорит Шанти Кумару, — как же вовремя ты проснулся.
Тот часто-часто моргает.
— А что стряслось-то?
— У тебя в комнате был пожар.
— Пожар? И кто же его устроил? — подозрительно щурится Мохан.
— Это все уличная ребятня в саду, — заявляет Гопи.
— Ребятня? Откуда ей взяться в моем доме? — гневно вопрошает хозяин.
Повар с водителем озадаченно переглядываются.
Некоторое время спустя Кумар, переодевшийся в чистый костюм, спускается в столовую.
— Есть хочу, — говорит он повару. — Где мой ужин, Гопи?
— Все готово, сахиб, точно как вы приказывали, — отзывается тот и ставит на обеденный стол пустое блюдо, а рядом кастрюлю со свежеприготовленными роти.
Мохан берет кусочек — и тут же выплевывает.
— Что за дрянь? — с отвращением кривится он. — Это не фрикадельки с карри.
— Тыква с карри, приготовленная специально без лука и чеснока.
— Что за дурацкие шутки! Я терпеть не могу тыкву!
— Но вы употребляете только вегетарианскую пищу.
Всегда знал, что у тебя нет мозгов, а теперь еще и с ушами проблемы? С какой стати мне есть эту гадость?
— Значит, так, сейчас же подай мне мяса, хотя бы курятины, или беги собирать вещи.
Гопи уходит, почесывая в затылке, и возвращается вместе с Шанти.
— Так ты больше не вегетарианец? — осторожно спрашивает она.
— А когда это я успел превратиться в вегетарианца? — скалится муж.
— Две недели назад. Ты сам объявил, что отказываешься от мяса и алкоголя.
— Ха! — усмехается Мохан. — Надо быть полным психом, чтобы додуматься до такого.
— Еще немного в этом доме — и я им стану, — бормочет себе под нос Гопи, убирая с обеденного стола.
Тут Мохан пристально смотрит на Шанти, насупив брови. — Что ты там говорила насчет алкоголя? Надеюсь, никто не тронул мою коллекцию виски?
— Ты велел ее уничтожить полмесяца назад, — ровным голосом отвечает жена.
Хозяин вскакивает из-за стола, словно его ударили током, и опрометью бросается в кладовую, переделанную под винный погреб. Вернувшись, он с побелевшим лицом принимается лихорадочно обыскивать кухню — выдвигает каждый ящик, шарит на полках, даже заглядывает в печку. И наконец обессиленно падает на стул.
— Пропали, все до единой… Как ты могла? Двадцать с лишним лет, море усилий — и все псу под хвост. Ты хоть представляешь себе, сколько стоили мои запасы?
— Но это был твой…
— Ох и достали же вы меня! — шипит Кумар, и в его глазах загорается недобрый огонек. — Что же я, сам их разбил, или ты провернула все за моей спиной? Отвечай, женщина!
— Да мне-то зачем бить бутылки? Я тридцать лет их терпела, — с несчастным видом оправдывается Шанти. — Ты сам две недели назад заявил, что, мол, ни один человек, будучи в здравом уме, не станет прикасаться к алкоголю или другой отраве.
— Нет, ты точно свихнулась, женщина! Да ни один человек, будучи в здравом уме, не расколотит отменные бутылки с иностранным виски. Так, кто выносил их из погреба?
— Бриджлал.
— Подать сюда эту свинью.
Водитель вызван и допрошен со всей строгостью. Однако полмесяца репетиций не минули напрасно. Бриджлал без запинки рассказывает, как биби-джи велела ему уничтожить винный запас; как он отвез бутылки к муниципальной сточной канаве и по одной расколотил их о тротуар; осколки же ссыпал в пакет и выбросил в урну, к которой вскоре подъехала мусорная машина.
— А тебе не пришло в голову сначала поговорить со мной?
— Биби-джи сказала, что такова ваша воля. Кто я такой, чтобы спорить?
— Биби-джи, биби-джи… Все беды в доме от этой бабы! — скрипит зубами Кумар. — Если я сейчас не напьюсь, то…
— И зачем отказываться от такого мудрого, правильного решения — сделаться трезвенником? — умоляет Шанти. — Я столько лет постилась, чтобы ты забыл эту вредную привычку. И вдруг слышу: бросаешь пить… Я-то думала, Бог наконец открыл твои глаза, дал рассудка…