— Размеры у нас стандартные, семь на десять футов, — предупреждает начальник охраны, отпирая дверь с толстой железной решеткой. — Это самое просторное помещение; вообще-то мы сделали его из двух. И посмотрите-ка, что у нас тут…
Они заходят внутрь, и Мохан хлопает глазами от изумления, увидев бежевый ковер во весь пол, небольшой цветной телевизор и даже мини-бар. На нижней койке двухъярусной кровати, завернувшись в коричневое одеяло, спит человек в тюремной робе.
— Добро пожаловать в заключение в стиле VIР, — скалит зубы начальник охраны.
Мохан выдавливает из себя кривую улыбку.
— Надо учиться довольствоваться малым. Но знаете, я бы предпочел одиночество. Может, переведете этого парня, Тивари, в другую камеру?
— Послушайте, сэр, здесь вам не гостиница, чтобы мне селить клиентов по своему произволу, — запальчиво отвечает начальник охраны. — Баблу останется тут, потому что его связи не в пример лучше ваших. — С этими словами он осторожно хлопает спящего по плечу: — Прошу вас, Тивари-джи, просыпайтесь.
Узник садится и потирает глаза. Это низенький человек с круглым, чисто выбритым лицом и длинными гладкими волосами, ниспадающими на лоб.
— Что вам нужно, сахиб? — сонным голосом осведомляется он, потягиваясь и сладко зевая.
— Позвольте представить вам нового соседа. Знакомьтесь, Мохан Кумар, государственный административный чиновник.
В глазах Тивари загорается любопытство.
— Это не вас называют Ганди-баба?
Кумар молчит, зато конвоир согласно кивает:
— Все верно, Тивари-джи. Большая честь — принимать в наших стенах столь выдающуюся личность.
— Надеюсь, меня он не станет перевоспитывать? — ворчит Баблу. — Между прочим, вы достали мне новую сим-карту для мобильника?
— Тише, — шипит тот, озираясь по сторонам. — Даже у стен есть уши… Завтра ее пришлют.
Железная дверь закрывается с лязгом, от которого у Мохана долго еще звенит в голове. Баблу подходит, шаркая ногами, и протягивает правую ладонь.
— Здравствуйте.
Среди наколотых якорей и змей Мохан видит следы от шприцев на сморщенной коже. И, закусив губу, принуждает себя пожать руку гангстеру.
— В общем, устраивайтесь, — роняет Баблу.
А сам достает из переднего кармана «Нокиа», набирает помер и, свободной рукой почесывая пах, начинает с кем-то вполголоса разговаривать.
Мохан с неохотой лезет на верхнюю койку. Простыня усеяна пятнами, тонкий матрас покрыт бугорками. Воздух пронизан сыростью — кажется, она сочится прямо из стен. Со стороны двери дует сквозняк, и Кумар натягивает на себя одеяло. Но ткань ужасно истрепана и «кусается». Мохан глотает подступившие к горлу слезы.
В полдень приносят обед на стальной тарелке — четыре роти, овощной бульон и миска с жиденьким дхал. Кумар находит еду безвкусной и неаппетитной и, пожевав один роти, отодвигает от себя тарелку. Баблу Тивари внизу даже не притрагивается к обеду.
Мохан лежит на койке, терзаясь от голода, и притворяется, будто читает журнал. В какой-то момент его начинают одолевать грезы о курице под соусом по-индийски и крепком виски. Открыв глаза, он видит парящий в воздухе бокал, в котором плещется золотая жидкость. Рядом невесть откуда материализуется голова без тела. Оказывается, это Баблу заглядывает снизу.
— Не желаете пропустить стаканчик?
— А что это? — спрашивает Кумар.
— Шотландское виски. Двадцать пять лет выдержки.
Мохан помимо своей воли облизывает пересохшие губы.
— Я бы не отказался сделать глоточек, — признается он, устыдившись собственной слабости.
— Тогда — ваше здоровье, — отзывается Тивари. — Правильно: все эти ваши Ганди-штучки хороши на воле, а не здесь.
Узники поднимают бокалы, положив начало знакомству.
В четыре часа пополудни камеру вновь отпирают.
— Идем, — говорит Баблу, — пора подышать свежим воздухом.
Мужчины выходят во внутренний двор величиной с половину футбольного поля, где гуляют примерно полсотни заключенных разного возраста и телосложения. Здесь можно увидеть и высохших старцев с развевающимися бородами, и юношей, которым, судя по их виду, не дашь и пятнадцати лет. Кое-кто играет в волейбол, другие сгрудились у радиоприемника; несколько человек просто сидят поодаль и разговаривают. Узники приветствуют Баблу с большим почтением, недвусмысленно дающим понять, кто здесь главный. И только мужчины, сидящие в углу, не обращают на него никакого внимания.
— А это кто? — любопытствует Мохан.
— Не заговаривайте с ними. Даже близко не подходите. Это иностранцы из страшной группировки «Лашкар-э-Шахадат». В прошлом году покушались взорвать Красный форт.
— Почему их не держат отдельно, раз они особо опасны?
Тивари ухмыляется:
— Вы, братец, тоже в числе особо опасных.
Кумар кивает.
— А вы за что здесь?
— Да за все. Пожалуй, в Уголовном кодексе Индии не осталось такой статьи, которую бы я не нарушил; теперь вот ожидаю разбирательства. Только ничего эти судейские не докажут. Вообще я в Тихаре по собственному выбору. Тут безопаснее, чем снаружи.
С этими словами он идет поболтать с парой арестантов бандитского вида. К Мохану тут же приближается молодой человек и припадает к его ногам. От незнакомца пахнет грязью.
— Аррэ, ты кто? — шарахается от него Кумар.
— Говорят, вы — Ганди-баба, — робко подает голос юноша. — Я хотел засвидетельствовать почтение и попросить о помощи. Меня зовут Гудду.
— За что сидишь? — осведомляется Мохан.