Шесть подозреваемых - Страница 35

На следующей неделе Мохан успевает уделить время различным занятиям. Он принимает участие в митингах, требующих пересмотра дела об убийстве Руби Джил, сидит у ворот Верховного суда заодно с активистами, недовольными грядущим увеличением дамбы Сардара-Саровара, присутствует во время «бдения со свечами» у Ворот Индии, посвященного борьбе за мир между Индией и Пакистаном, и возглавляет группу разгневанных женщин, пикетирующих винные магазины. И в довершение Кумар заменяет привычные очки для чтения на знакомые всем круглые, с проволочной оправой, — за что немедленно получает в средствах массовой информации прозвище Ганди-баба.

В воскресенье по дороге на марш протеста против создания особых экономических зон автомобиль Мохана застревает в пробке на площади Коннаут. И пока он с черепашьей скоростью продвигается по направлению к светофору, взгляд пассажира привлекают рекламные плакаты на фасаде кинотеатра слева, наполненные изображениями полуобнаженных женщин и громкими названиями вроде: «ВСЮ НОЧЬ НАПРОЛЕТ», «СТРАДАНИЯ ДЕВСТВЕННИЦЫ» и «ПОЖИРАТЕЛЬНИЦА МУЖЧИН». Поверх постеров наклеена диагональная полоска, возвещающая: «Море любви и страсти. Утренний показ начинается в десять ноль-ноль. Специальные скидки». И чуть пониже — дерзкий слоган: «Секс — язык, который понятен всем».

— Рам, Рам, — бормочет Мохан. — Чтобы такая мерзость висела у всех на виду? Куда только смотрит правительство?

Бриджлал согласно кивает.

— Мой сын Рупеш уже бывал на утренних показах. Говорит, что плакаты — еще ничего. В кино эти женщины вообще голые.

— Правда? Тогда останови машину.

— Прямо здесь, сахиб?

— Да, прямо здесь.

Бриджлал выруливает к обочине и высаживает Мохана у кинотеатра. Это старое серое здание, с виду сильно запущенное. Краска уже отходит от стен, и плитка на полу сильно повреждена; правда, хорошо сохранились потолочные росписи вкупе с коринфскими колоннами в крытом дворике, остатки былого величия. Скоро начнется утренний показ, и у кассы толпится много желающих. Здесь сплошь одни мужчины, чьи взбунтовавшиеся гормоны заставляют искать мгновенного удовлетворения. Попадаются и мальчишки двенадцати-тринадцати лет; они беспокойно ерзают и пыжатся, старательно подражая взрослым. Невзирая на возмущение стоящих в очереди, Кумар проходит прямо к окошку.

В тесном помещении с затхлым воздухом сидит кассир, мужчина средних лет с тонкими усиками. Перед ним разложены стопками розовые, светло-зеленые и белые билеты.

— Бельэтаж — по сто, балкон — по семьдесят пять, партер — пятьдесят. Вам куда? — бубнит он усталым голосом, не поднимая глаз.

— Мне нужны все билеты. Кассир поднимает голову.

— Как это — все?

— Все до единого.

— На утренние показы скидка на групповые посещения не распространяется. Вы что, привели студентов из общежития?

— Нет, я хочу купить билеты, чтобы их уничтожить.

— Зачем?

— Хочу избавиться от билетов. Вам самому не совестно торговать подобной мерзостью, развращая нравы молодежи в нашей стране?

— Эй, мистер, только не надо. Все вопросы к управляющему. Следующий!

— Тогда позовите управляющего. Я не уйду, пока не поговорю с ним, — решительно заявляет Мохан.

Сердито сверкнув глазами, кассир встает, чтобы исчезнуть за зеленой дверью. Вскоре из-за нее появляется низенький тучный человечек.

— Да, что такое? Я управляющий.

— Мне нужно с вами поговорить, — произносит Кумар.

— Хорошо, тогда пройдемте ко мне. Подниметесь по ступеням, первая дверь направо.

В кабинете управляющего несколько просторнее. Из мебели здесь только линялый зеленый диванчик и деревянный стол, совершенно пустой, если не считать черного телефонного аппарата. На стенах в рамках висят киноафиши прошлых лет.

Управляющий терпеливо выслушивает Мохана. А потом задает вопрос:

— Вы в курсе, кто хозяин этого заведения?

— Нет, — отвечает Кумар.

— Джагдамба Пал, член местного законодательного собрания. Думаю, лучше вам с ним не связываться.

— А вы в курсе, с кем разговариваете?

— Нет.

— Я — Мохандас Карамчанд Ганди.

Управляющий чуть не лопается от смеха.

— Это вы, братец мой, запоздали. «Мунна-бхай» уже год как никто не смотрел.

— Господин управляющий, можете смеяться сколько угодно, но хотел бы я вас видеть, когда через турникет пройдет ваш собственный ребенок. Безрассудный разгул похотей, разжигаемый подобными фильмами, ведет нашу молодежь ко вседозволенности и портит ее. Боюсь, что я не могу смотреть сквозь пальцы на это бедствие, которого вполне можно избежать.

— Порядочный вы человек, — вздыхает управляющий, — хотя и дурак. Если будете продолжать в том же духе, готовьтесь к неприятностям. Не жалуйтесь потом, когда член законодательного собрания спустит на вас своих головорезов.

— Подлинный сатьяграх не страшится опасности. Завтра же я усядусь перед кинотеатром и объявлю пост до тех пор, пока вы не прекратите показывать непристойные фильмы.

— Это уж как вам угодно, — цедит менеджер, поднимая телефонную трубку.

Наутро Мохан Кумар появляется на площади Коннаут, облаченный в белую дхоти-курту, с шапочкой Ганди на голове. Выбрав место напротив билетного окошка, он опускается на тротуар. В руках у него плакат с надписью: «Смотреть этот фильм — грех».

Мужчины в очереди начинают с любопытством поглядывать на Кумара. Некоторые кланяются, бросают монеты к его ногам, однако никто не трогается с места. В девять пятьдесят окошко захлопывается. Кассир вывешивает табличку: «Все билеты проданы».