Родные Ашока придерживались вегетарианской диеты, и Гулабо прекрасно умела готовить. Все ее блюда отличались особенным — раджастанским — пряным вкусом. Со временем даже Экети, которому сильно недоставало свиного мяса и рыбы, пристрастился к пище, приготовленной на основе трех продуктов — дал, бати и чарма. Тем более что Гулабо щедро сдабривала свои мисси роти топленым маслом и никогда не забывала дать ему полный стакан пахты. Но сильнее всего островитянину полюбились ее десерты.
Жизнь в хавели шла своим чередом. Рахул половину дня проводил в школе. Ашок почти все время был дома, секретничал с Гулабо. А Экети просиживал вечерами у крепостной стены, свесив руку за парапет, подолгу вглядывался в наступающие сумерки, слушал посвисты ветра в зубчатых укреплениях форта и ждал, когда же Ашок наконец отправит его домой.
Одним удивительно теплым для раннего марта днем, когда Рахул был на занятиях и ничто не тревожило дремотную тишину оцепенелого воздуха, онге старательно мыл полы возле комнаты Гулабо. Ашок, как обычно, был с ней, и до Экети донеслись обрывки их разговора.
— Этот островитянин — самый усердный и лучший среди слуг, каких я только видела. Может, оставить его у нас навсегда?
— Придурок мечтает вернуться на Андаманы.
— А мне казалось, что ты надумал уволиться.
— Надумал. Мне вообще больше не придется служить. Скоро я получу огромную кучу денег.
— Откуда?
— Секрет.
— Расскажи что-нибудь еще об этом туземце.
— Забудь туземца. Давай лучше потолкуем о нас. Гулабо, ты знаешь, что я люблю тебя.
— Знаю.
— Тогда почему за меня не выходишь?
— Сперва докажи мне, что ты мужчина. Твой брат без оружия справился с тигром-людоедом. А ты что сделал?
— Разве моей любви не достаточно?
— Женщины из рода раджпутов ценят честь превыше любви.
— Не будь бессердечной.
— Не будь таким трусом.
— Это твое последнее слово?
— Да. Последнее.
Немного погодя Ашок появился из комнаты; лицо его было мрачнее тучи. Чиновник покинул дом и не возвращался до позднего вечера.
— Пожалуй, скоро ты поплывешь к себе, — заявил он островитянину. — Я только что выяснил, где нам искать ангетьяй.
— Где?
— Он сейчас в Дели, у одного промышленного магната по имени Вики Рай. Завтра же едем туда.
Рано утром десятого марта Экети с черным парусиновым мешком и Ашок с чемоданом сошли на вокзале Нью-Дели и поспешили сесть на автобус до Мехраули.
За окном то и дело мелькали столичные достопримечательности. Чиновник все время что-то рассказывал о них своему спутнику, однако тот совершенно не впечатлился. Ни грандиозная викторианская площадь Коннаут, ни внушительная арка Ворот Индии, ни даже величественный президентский дворец на вершине холма Райсина не пробудили в нем ни малейшего интереса. Экети видел в разросшемся мегаполисе те же бездушные стеклянно-бетонные джунгли, полные ревущего транспорта и неблагозвучного грохота, что изрядно успели ему надоесть. Душа его, словно пленная птица, рвалась на волю, домой.
В Мехраули автобус высадил пассажиров у храма Бхоль-Натх.
— Вот где мы в этот раз остановимся, — с гордостью произнес Ашок. — И все благодаря господину Сингхании. Он очень богатый делец, акционер этой богомольни.
Храмовый комплекс островитянина впечатлил. Но еще больше Экети поразили апартаменты, отведенные для его спутника. Это была просторная, прекрасно обставленная, с мраморным полом и позолоченным смесителем в ванной комната, в которой обыкновенно останавливались проездом важные святые. Экети, разумеется, тут же был изгнан из неподобающей его положению роскоши в пустую лачугу, где не поставили даже кровати, рядом с постройками для подметальщиков и уборщиц.
Опуская на пол парусиновый мешок, туземец уловил долетающий через открытую дверь аромат, от которого во рту немедленно собралась слюна. В соседнем кхоли готовили завтрак.
Экети вышел наружу и очутился в саду. Храм только начинал просыпаться, однако там уже собралась приличная толпа поклоняющихся. На дощатой скамейке под сенью красивого дерева сидела девушка. Даже не поворачиваясь, она уловила присутствие чужака и встала, чтобы скорее удалиться.
— Нет-нет, останься, пожалуйста, — поспешил сказать Экети.
Девушка опустилась на скамью, однако зачем-то прикрыла лицо правой рукой. Одни лишь черные глаза сверкнули меж пальцами.
— Почему ты прячешься? — спросил туземец.
— Не люблю заводить разговоры.
— Я тоже, — сказал он и сел рядом.
Последовало неловкое молчание, но вот наконец девушка снова подала голос:
— Что же ты не ушел, как все прочие?
— С какой стати?
— Да потому что я… — Тут она резко к нему повернулась и убрала от лица ладонь.
Увидев сплошные темные оспины на щеках и уродливую заячью губу, Экети разгадал игру незнакомки. Похоже, она пыталась отпугнуть его своим неприглядным видом.
— И все? — рассмеялся онге.
— А ты чудной. Как тебя зовут? — спросила девушка.
— По-разному называют. Черномазый, урод, каннибал.
— Почему?
— Ну, я не такой, как все.
— Это уж точно, — сказала она и вновь погрузилась в молчание.
По саду плясали солнечные пятна от ярких лучей, которые пронизывали густую листву дынных деревьев, окаймлявших его по краям. И вдруг неподалеку от собеседников на землю с важным видом опустилась оранжевая птица. Экети заворковал глубоким гортанным голосом, и она доверчиво прыгнула к нему на протянутую ладонь. Туземец осторожно пересадил ее на колени к незнакомке.